Эскорт из трех рыжих собак двинулся за ними. У Ивана припасено ведро с пшеном за бочкой. 

   

-Помочь? Вот так!

Иван подхватывает парнишку и ставит на днище бочки. Батяня оглядывается вниз,  ждёт.

-Ах,  растяпа! - Иван бежит в курилку за стулом. 

Теперь Батяне ладно. Со стула он достаёт кормушку подбородком. Тянет жменьку пшена к переступающему кособоко голубку.  Коготки птицы скребутся по фанерному днищу, но голубь не пугается мальчишку, не взлетает с насиженной кормушки. Он прихрамывает; кто-то швырялся камнями.  На кабинах и капотах тракторов голубиный помёт – за это гоняли по глупости - от злости: попробуй не отмыть голубиный помёт!  Вася Руденко шкуру спустит.

-Бедненький! – Жалеет Батяня зашибленного  голубка. – Не бойся, мой холоший. 

-Подай ессо горсточку, - просит Ивана.

Обычно Батяня не сюсюкает. 

Иван без дела пшеном не сорит, подает малыми горстями.

-Ну, со так мало? - нетерпелив Батяня. 

-Ес-со!

Иван протягивает горсть «ессо».

-Гуля – гуля. Дугачина, я зэ тебя не обидю. 

Поскрёбывание голубиных коготков о фанеру прекращается. 

-А ты боявся, - кормит Лёха голубка просом с ладошки.

Не пугается Батяню и белогрудая голубка. Планирует на крыльях со швеллера на фанерную кормушку. В боксе зимуют и воробьи. Пересыпаются стайкой вкруг кормушки, но не садятся. У ног Ивана повизгивают  рыжие чумазые собаки, будто радуясь за своего повелителя  Батяню.  Идиллия! Мужики перестали стучать железом, наблюдают от тракторов. А Батяня заливается счастливым смехом – у дальних ворот слышно.

Загремело железо. Значит, Клеймёнов в бокс зашел с мороза. 

-Слезай, дед идёт. – Хочет Иван снять со стула Батяню. 

-Слышу! - Недоволен Батяня. - Я ему голубка дам подержать.

Клеймёнов идёт по боксу вразвалочку.

-Не проголодался? – Снимает внука со стула и ставит перед собой. 

Косится на жёлтое просо вокруг бочки.

-А то в столовой кисель тебя ждёт.

Кисель из брусники Лёха-Малёха обожает. Ест его ложками из глубокой фарфоровой тарелки, как суп. Клеймёнов тоже вынужден «любить» кисель.

  

В столовой на раздаче очередь. Обед только начался. Столик председателя артели в глубине зала у высокого светлого окна. Поверх стекла натянута пленка, оттого свет в окне матовый.  Зима на дворе. Плёнка сохраняет тепло. 

В очереди оживление, хохот от анекдотов. Теснятся, дают свободное место у раздачи.

Батя не любит, чтобы ему прислуживали у стола. Сам по-хозяйски оценит порядок у плиты, выберет блюдо. Питание в артели за счёт «председательского фонда». Выбор блюд хороший. Оттого часто из посёлка у Бати гости к обеду. Сегодня никого нет. 

-Только кисель! – Важно требует Лёха-Малёха. Ему и не знаемо, что кисель варят только для него. Старатели пьют чай. 

Забирает тарелку с холодным киселем и на вытянутых ручонках несёт к столу. 

Клеймёнов отказывается от боща, берет жареную оленину, картофельное пюре. 

-Жаль, - сокрушается повариха. – В поселковой столовой такой борщ на вес золота.

-Старатели - заработали, - гудит Батя. 

-Наташа! Ты ведь знаешь, не люблю повторять! Опять?

На краю разделочного стола Клеймёнов заметил пожеванный сигаретный окурок в губной помаде. За привычку курить возле плиты повариху Наташу кличут за глаза «Окурком». В артели у всех есть «погоняло». Вторую повариху за телесные формы «Коробочки» - нежно кличут «Дюймовочкой». У Дюймовочки не переводится летом на участке бражка. Когда Батя на полигоне или в Нелькане,  старатели водят хоровод вокруг Дюймовочки.

В старательских артелях круглый год  «сухой закон».  Но на День металлурга в июле исключение делается:  кто не в рабочей смене, отмечают праздник в столовой за раздольным общим  столом. Профессиональный праздник. И Батя во главе стола. В завершение праздника в посёлке старателей - одни свиньи остаются трезвыми. По едкому наблюдению поварихи «Окурка» - Наташи.  

Летом поросята роются вольно в загоне рядом со свинарником. Стадом бродят по старательскому посёлку; часто гоняются с рёвом за собаками, отгоняя псов от полубаков с отходами кухни. Постоянное лежбище у свиней в лужах на задворках столовой.

Старательский посёлок Малтан летом наполнен людьми, оживлён  в белые ночи. Но шума нет.  Работаю сменами по двенадцать часов.  Соблюдается тишина для отдыха. 

Долгая теплица для овощей  каждый год накрывается плёнкой  в отдалении от домиков и бараков. Изнутри подсвечивается лампами дневного света. Издали эта теплица видится нарядным белым пароходом на рейде. Там музыка не запрещена.  Радует душу.

Батя сам никогда  не лишит старателя «трудодня» за провинность. Дисциплина держится наказанием  трудовым рублём.  В завершение промывочного сезона  «трудодни» - расчёт старателя. За халатность к технике, за отлынивание от работы, рабочий может быть наказан «трудаком», то есть вычетом одной отработанной смены. Поэтому разбрасываться «трудаками» - себе дороже.  Артельский закон суровый,  но справедливый. Горные мастера, механики  и энергетики – отвечают за свои участки работ.  Клеймёнов стружку снимает  за недосмотры жёстко. За окурки на плите Наташе поварихе не раз выговаривалось Батей.  Внук Лёха-Малёха вступался.

-Не обижай её, дед. С женсинами разве можно воевать?

-Нельзя, - соглашался Батя.  И поварих Наталью с Дюймовочкой замы не гнобили.  

У «Мира» несколько полигонов. Малтан самый обжитый и благоустроенный посёлок. Другие участки не менее благоустроенны и веселы для работы и жизни. Но Батя любит Малтан. Для него здесь содержится в чистоте и порядке «командирский» вагончик.  В летнюю пору, рядом с горной речкой, белыми ночами красота. На Севере все живет захватывающе мощно, ярко и скоротечно.  Поэтому и лиственница – вечером голая – утром уже вся нежной зеленью укутывается в добрый час.  Другому кустарнику и суток хватает, чтобы  ягодку в соцветии зачать. Мох ягель персидскими дорогими коврами устилает предгорные плато и склоны сопок. И везде – куда не глянь,  хозяевами  августа сиреневый узким и долгим листом Иван-чай и багряная копеечным листом колымская стелющаяся березка.  Ах! Колымское лето! Сколько мощи и воли в тебе! Сколько жизни и тишины в неоглядных горных увалах и долинах -  хрустальные водой ручьями и речками…

Дело своё Клеймёнов любит.  Людям своим  доверяет. Летняя усталость заботами давит. Иногда в дороге попросит шофера Бориса свернуть к высокому берегу Индигирки. Сядет на раскладной рыбацкий стульчик, расслабится и может отдыхать час,  любуясь полноводной и быстрой Индигиркой.  Тоскует Батя  о прожитой жизни, о скоротечности времени.  Будто заснул и проснулся; уже и старик.  Разве поделишься такими мыслями с кем. В этой скоротечности все живут  неотвратимо. И в могилу  ничего не унесёшь. И не жалко нажитого оставлять. Утрата этого прекрасного мира душу томит. Пожить бы еще, поработать.  Всему свой час, время всякому делу. 

Под Москвой в Ерёмино Батю ждет кобель Бат, старый рокфеллер. За пятнадцать лет рядом с хозяином пёс вроде как принял и облик своего хозяина. Говорить только не научился. Но глазами Батя и Бат понимают друг друга.  Внук не всегда с Клеймёновым. Вдвоём с женой тоже редко остаются. Гости с Севера едут чередой всю зиму. Под весну, когда затишье, Батя частенько начинает заглядывать в бар с винами. Мера выбрана. Постоит, посмотрит на ряды различных по виду бутылок, закроет бар. Вздохнет, потрепит пса Бата по загривку:

-Пошли, брат Бат, гулять…

Старатель на золотодобыче – это особая жизнь, особая судьба. Один год Клеймёнов «старался» даже в Колумбии. Рассказывал: русскому мужику – «ни ксендз, ни чёрт не страшен». Цитируя Гоголя. За мелкобродной речкой, которую отрабатывали русские старатели в Колумбии, ютилась деревушка. Местные жители, опосаясь крокодилов в реке, зазывали старателей за местной «чачей» на свой берег.  Обменивали они эту «чачу» на солярку. 

Нашим мужикам реку переплавиться,  кишащую крокодилами,  раз плюнуть. Кусок мяса на долгую палку насадят для отвода тварей,  на резиновой лодке переплавляются. Напьются там «чачи». Обратно - сомосплавом.  Морду однажды крокодилу по-пьянке кулачищами  расколотили. Бригадой изловили зубастую тварь,  пасть ей разодрали и надавали по сопатке. После этого крокодилы стали разбегаться от русских  старателей, когда они купаются.

Клеймёнов не в пример другим  образован, знает на память много стихов. И не абы какие – скабрезные. Однажды в застолье удивил стихами Николая Рубцова:

Редкими стихами Павла Васильева, шутя, порадовал:

Атаманская казачья кровь в Клеймёнове во всех его поступках сказывается.  «Атаман» на тюрском  наречии  «отец - мужчин». 

«Батя» - он же  «отец родной»,  - для орды русских старателей. 

На бытовом уровне в символах редко кто разбирается. Всё приходит по наитию.  Какого рожна человек заслуживает, той мерою ему и меряется. Я всегда сравниваю Клеймёнова с Аттилой, вождём гуннов. 

     

Лёха-Малёха повозил ложкой в киселе. Надулся на деда:

-Много мне, хошь бы помог.

Клеймёнов отставил свою тарелку с картошкой и мясом. Чисто протёр ложку салфеткой от картофельного пюре. Тарелку с киселём  подтянул на серёдку между собой и внуком. 

Ах, как хорошо душе в такие минуты! Я всем сердцем люблю Клеймёнова и его внука Лёху-Малёху – Батяню; родные мне по вере и крови  русские людей. Люблю их за  намерения, за дерзновение в делах. Люблю за милосердие ко всему окружающему живому миру. Люблю их за разделённую со мной судьбу.