(Продолжение. Начало в «СЗ» № 20-21, 23-24, 25-26, 27-28).

Почти полтора месяца работы в поле пролетели быстро, и вот наступила пора воз­вращения меня и Славы на базу. Дождавшись выхода очередного каравана для пополне­ния запасов продовольствия, мы оседлали лошадей и отправились в путь. Проехать нам предстояло около пятидесяти километров, т.е. провести более двенадцати часов, но не ка­валерийских в седлах,  а на вьючных. Если кавалерийское седло специально предназна­чено для езды на лошадях, то вьючное – это просто покрытие на крупе лошади, предохра­няющее его от натирания и снабженное двумя железными скобами для подвешивания и крепления вьючных ящиков. Передняя скоба не представляла нам больших неудобств, но задняя доставила много хлопот нашим копчикам, тем более что наездники мы были очень плохие. Это уже потом, в течение оставшегося времени мне удалось освоить азы наездни­ческого искусства, как-то: сидеть в седле, пользоваться стременами, управлять аллюром, т.е. переходить с рыси в галоп и т.д.  А пока что к моменту нашего прибытия на ме­сто назначения чувствовали мы себя хуже некуда и, покинув седла, еле-еле добрались до палаток. Впрочем, ребята мы были молодые и уже на следующий день могли свободно передвигаться, а когда сходили в баньку, да хорошенько пропарились, смыв с себя грязь, накопившуюся за время пребывания в полевых условиях, то готовы были работать, как ни в чем не бывало. Нельзя сказать, что до этого мы вообще не мылись. Нет, на каждой стоянке устраивались генеральные помывки с использованием горячей воды, кото­рую согревали в большом котле, но их и сравнить невозможно  с настоящей баней.

Впрочем, особенно много времени для отдыха нам не дали, ведь работы на базе было хоть и гораздо меньше, чем в поле, но предостаточно. Основными нашими  обязан­ностями являлись заготовка дров для кухни и пекарни, доставка воды для приготовления пищи, мытья посуды и пр. Кроме того, мы отвечали за обеспечение топливом и водой бани, но это уже только в дни общей помывки. Если находились любители индивидуаль­ной парной, то обеспечивать себя всем необходимым они должны были самостоятельно. В дополнение ко всему, нам поручалось ухаживать за лошадьми, но назвать это работой язык не поворачивается, ведь мы  вовсю эксплуатировали их в свое удовольствие.

 Свободного от работы времени оставалось достаточно для того, чтобы заниматься тем, что тебе нравится. Слава отдавал предпочтение рыбалке, а я отправлялся охотиться на уток. Этой живности было очень много, тем более что приближалось время отлета уток в теплые края, и они начинали уже собираться в стаи. На охоту я выходил чаще всего не один, а в сопровождении всеобщей любимицы – собаки из породы лаек. Клички её не за­помнил, но зато хорошо помню, что без неё на охоте, а тем более на уток, делать было не­чего. Местность вокруг была  болотистая с множеством всяких ручейков, впадающих в большое озеро, расположенное километрах в десяти от нашей базы. Подстреленная утка почти всегда падала  в воду, а наша умница находила их и вытаскивала с превеликим удо­вольствием. Но однажды и собака мне не помогла, более того, после этого случая она стала относиться ко мне с нескрываемой иронией, которая так и сквозила в её умных и очень выразительных глазах.

А случилось вот что. Взяв с собой лайку, я отправился к озеру, где в это время  утки как раз собирались в стаю. Прячась в камышовых зарослях, осторожно приближа­емся к заливчику, который располагался на одном из краев озера,  где мы часто ловили рыбу с использованием специальной снасти, называемой бреднем. Так вот, подошли мы как можно ближе к этому заливчику и моим глазам открывается незабываемая картина. Весь залив просто чернеет от огромного количества уток, которые спокойно занимаются своей кормежкой. Подхожу как можно ближе, навожу стволы ружья прямо в середину стаи и стреляю дуплетом, т.е. одновременно из обоих стволов. Ну, думаю, сейчас  моей лайке работы будет не в проворот, но не тут то было. После выстрела послышалось ути­ное кряканье, шелест крыльев взлетающих птиц и «дальнейшее молчание» - как гово­риться в трагедии В. Шекспира «Гамлет». Передо мной пустой залив, а рядом сидит со­бака и смотрит на меня с укоризной, словно сказать хочет: «Что же ты, хозяин, так опло­шал?». Есть такая почти блатная поговорка – «Жадность фраера сгубила» - именно это со мной и произошло. Пришлось возвращаться назад с пустыми руками. Потом мне объяс­нили, что такое случается с неопытными охотниками. Как бы много птиц перед тобой не находилось, стрелять надо прицельно и только из одного ствола, а потом, уже вдогонку, но все равно прицельно – из другого.

Охота - охотой, но на рыбалку я тоже ходил. Правда, сидение часами с удочкой для того чтобы  иногда поймать три-четыре рыбешки – это было не для меня. Гораздо больше мне нравилось ловить, а, если быть точнее, глушить щук. Поскольку при этом обязатель­ным являлось применение ружья, то получалось нечто среднее между охотой и ловлей рыбы. Способ применялся нами достаточно простой, но требующий определенной сно­ровки и соответствующей оснастки. Подплываешь на лодке к камышовым зарослям, ос­вещенным солнцем. Именно в таких местах щуки очень любят принимать солнечные ванны, а, проще говоря, погреться на мелководье. Главное подойти к ним на близкое рас­стояние, после чего можно стрелять по месту предполагаемого нахождения рыбы из ру­жья, причем, в этом случае стрелять лучше дуплетом, чтобы шума наделать побольше. Оглушенная на какое-то время рыба всплывает, а ты быстренько, пока она не очухалась, подбираешь её с помощью специального сачка. За один заход можно добыть две-три при­личного размера щуки. Еще один заход и пойманной рыбы вполне хватало на приличную уху.

Но больше всего мне нравилось рыбачить с помощью бредня. Для организации та­кой рыбалки необходимо было участие не менее трех человек, но лучше, если рыбаков собиралось четверо или пятеро. Бредень – это своего рода сеть, в конце которой располо­жено нечто вроде мешка с мелкими ячейками, именуемого в простонародье «мотней». Я уже рассказывал о небольшом мелководном заливчике, где мне пришлось потерпеть пол­ное фиаско при охоте на уток. Вот на этом месте мы и рыбачили. Процесс не сложный, за каждый конец сети берутся по одному или два человека, перегораживают бреднем залив и медленно двигаются к  его концу, преграждая рыбе выход из залива. Поскольку деваться бедной некуда, она начинает постепенно заполнять «мотню». Задача оставшихся на берегу состоит в том, чтобы вовремя подхватить эту самую «мотню» и не дать рыбе ускользнуть обратно в залив. За два, а иногда и три захода можно вытащить очень приличный улов. Во всяком случае, без двух ведер окуней, а, точнее, окуньков грамм на двести-триста каждый, мы на базу не возвращались. Теперь оставалось только доставить этот улов нашей пе­карше, которая была одновременно и поваром, для того чтобы получить на ужин одно из вкуснейших блюд – окуни, жаренные на подсолнечном масле. Вечером все усаживались вокруг большой кастрюли, до краев заполненной окуньками, и ели кто сколько может. Впоследствии мне уже никогда не приходилось есть что-либо подобное.

В процессе работы и жизни на базе мне и Славе приходилось общаться с очень хо­рошими и интересными людьми. Впрочем, в нашем коллективе все были людьми хоро­шими, другие просто не удерживаются в среде геологов и выбывают после первого уча­стия в экспедиции. Ведь это для нас, новичков, да еще и подростков, все происходящее было окутано сплошной романтикой, а рядом с нами работали зрелые люди, для которых подобный образ жизни был неотъемлемой частью их профессии. Но обо всех не расска­жешь, а у тех, о ком хочу написать, была не совсем обычная и очень трудная судьба.

Еще когда мы только вернулись на базу, то обратили внимание на появление среди остававшихся там сотрудников нового лица. Это был мужчина, на вид лет сорока, очень худой и с лицом какого-то коричневатого оттенка. Обращаться с расспросами кто это та­кой в первые дни было как-то неудобно, но спустя несколько дней, мы спросили нашего заведующего складом о незнакомце. Обстоятельства его появления были достаточно ту­манны. Вышел он в расположение места нашего базирования прямо из тайги, голодный, грязный и без документов. Беседовал с ним начальник нашей партии около двух часов. О чем они говорили, не знал никто, но в результате пришелец был оставлен на базе в каче­стве рабочего. Похоже, что наш новый работник либо был беглым заключенным, что ле­том иногда случалось, либо недавно освободился из заключения, потерял соответствую­щую справку и остался без документов. Назвался он Сергеем, но было ли это имя подлин­ным, никто не имел никакого понятия.

 Дней через десять Слава и я ближе познакомились с Сергеем, и тот поведал нам горестную историю своей жизни. Родился он в очень обеспеченной семье в 1927 году, т.е. от роду ему было всего-то тридцать лет, а не сорок, на которые он выглядел. Учился в школе хорошо, много читал, особенно любил книги о путешествиях и путешественниках. В результате овладела им «жажда к перемене мест», и в четырнадцать лет покинул наш Сергей отеческий дом, а проще говоря – сбежал. Путешествовал он не долго и вскоре поймался на карманной краже – «Ведь жевать что-то надо было», - говорил он. Получил первый срок, а потом пошло – поехало. Отсидел он, в общей сложности, четырнадцать лет и только недавно освободился. Что из его рассказа было правдой, а что выдумкой мы, ко­нечно, понять не могли. Совершенно очевидно, что человек он был начитанный, с хорошо поставленной речью, прекрасно разбирался в поэзии. Любимым его поэтом был  Сергей Есенин, многие стихи которого он знал наизусть и часто по вечерам устраивал по­этические чтения. Уже гораздо позже, году в 1983-м, мы с моей женой часто на­вещали могилу Есенина на Ваганьковском кладбище. В то время там каждую неделю со­бирались любители его поэзии и читали стихи, а порой и целые поэмы. Думаю, что наш Сергей пришелся бы там ко двору и  лицом в грязь не ударил бы. Ну а в том, что он сбе­жал из дома  в четырнадцать лет, тоже ничего странного для нас не было. Славка сам два­жды убегал из дома, когда жил с родителями на Украине. И в детских приемниках побы­вал, где обзавелся наколкой в виде якоря. И его жизнь могла пойти по кривой дорожке, но, к счастью, ловили его быстро, а когда родители приехали на Колыму, то убегать стало не­куда. Так что ничего неправдоподобного в рассказах Сергея мы не находили.

На наши, не совсем деликатные, расспросы о том, почему он такой худой, да и цвет лица странный какой-то, Сергей сначала уклонялся от ответов, но впоследствии рассказал о причинах. Еще в лагерях его приобщили к употреблению всякой всячины, которая по­зволяла на какое-то время забыться или, как говорят «поймать кайф». Уже в первые дни пребывания на базе он опустошил все запасы одеколона, до которых смог добраться, а по­том принялся употреблять йод и зубной порошок. Оказывается, что, имея соответствую­щий опыт, и эти средства позволяют получить одурманивающий эффект, ведь и в том, и в другом содержится спирт. Начальник партии не мог с этим мириться и поставил Сергею условие: либо он прекращает опустошать наши аптечки и использовать не по прямому на­значению парфюмерию, либо убирается на все четыре стороны. Пришли к компромисс­ному соглашению, по которому Сергею был выдан со склада персональный ящик с чаем, а все остальное он оставляет в покое. Чай нужен был Сергею для приготовления специаль­ного напитка – чифира. Как его готовить я не буду  рассказывать, хотя Сергей посвя­тил нас во все тонкости изготовления этого напитка и даже дал нам возможность попро­бовать его. Скажу только, что это своего рода взбадривающее средство, действие которого на людей не предсказуемо. Некоторые после его употребления могут сутками не спать, другие становятся весьма возбужденными, поют песни или могут часами рассказывать всякие истории. Одно плохо, очень неблагоприятно этот напиток действует на сердечную систему. Вот из-за многолетнего потребления всей этой дряни стал Сергей худым, зарабо­тал язвенную болезнь и приобрел коричневый цвет лица. Жаль его, сам себе сломал судьбу, а был добрым и умным парнем.

В отличие от Сергея, наш завскладом – Николай Петрович, тоже был человеком с искалеченной судьбой, но пострадал, при этом, совершенно безвинно. Прошел он всю Ве­ликую Отечественную войну, награжден был медалями и орденами. После войны вернулся к своей мирной профессии и работал в Смоленске директором школы. Арестовали его в 1947 году, по доносу одного из сослуживцев, который явно претендовал на директорское кресло. Известно это стало только в 1956 году, когда Николая Петровича полностью реа­билитировали, восстановили в партии и вернули все награды. Было ему к тому времени лет пятьдесят, но выглядел он на все шестьдесят. Из пятидесяти прожитых лет Николай Петрович провел четыре года на фронте, а  девять лет в лагерях. Иногда, после употреб­ления двух-трех кружек браги, он с горечью говорил: «Все мне вернули и партбилет, и ор­дена, но кто вернет девять лет и зубы?». А зубов у него действительно почти не осталось из-за перенесенной цинги, ведь в лагерях витамины не давали. Вот ведь как бывает, два чело­века, две искалеченные судьбы, но какие разные. Один сам себя угробил, а другой стал жертвой подлого доноса и произвола сталинского режима. Кстати, наш завскладом, как внешним обликом, так и судьбой очень напоминает мне героя фильма «Холодное лето пятьдесят третьего» - «Копалыча», роль которого прекрасно сыграл А. Папанов. Вообще, мне этот фильм очень близок. В жизни мне приходилось, как бы встречаться с прототи­пами его героев. Например, отец Володи Пеканова очень схож с капитаном милиции, ко­торого убивают бандиты. Главный герой фильма  «Лузга» - это собирательный образ не­которых сотрудников нашей поселковой милиции, с которыми мне, Володе, Славе и дру­гим нашим товарищам пришлось тесно сотрудничать в 1958-59 годах. Да и бандиты из этого фильма ничем не отличались от тех, с кем нам приходилось сталкиваться в период нашей работы в бригаде содействия милиции. Но об этом рассказ еще впереди.

Да, тут у меня в тексте промелькнуло слово «брага», и может возникнуть вопрос, а откуда она у нас бралась? Специалистом по производству браги у нас была наша повариха, которая использо­вала в качестве емкости для  изготовления и хранения этого напитка обычный вьючный ящик, зная, что он является водонепроницаемым. Дело в том, что эти ящики используются для транспортировки различных грузов, в том числе и боящихся влаги. Можно предста­вить себе, во что превратились бы мука, сахар, соль и т.п., если бы вьючные ящики про­пускали воду. Варила брагу наша умелица не очень крепкую и настаивала ее на сухофрук­тах. В результате получался очень приятный на вкус и умеренно бодрящий напиток. Очень уважительно относился к нему наш «чифирист» Сергей, однако более двух кружек ему не отпускалось. Я и Слава тоже испробовали браги, но больше любили готовить себе нечто вроде морса из кизилового варенья и томатный сок из томатной пасты. Впоследст­вии оказалось, что это наше пристрастие довольно сильно уменьшило размер нашего за­работка, который мы получили после завершения экспедиции и возвращения в Усть-Неру. Ведь из того, что мы зарабатывали, производились вычеты за питание и спецодежду. А мы умудрились употребить баночек двадцать варенья и одну, но пятикилограммовую, банку томатной пасты. Кроме того, износили четыре пары кирзовых сапог, хотя по норме полагалось две. Впрочем, последнее обстоятельство легко объяснимо, молодые ребята, мы и после работы, когда взрослые предпочитают отдыхать или заниматься спокойными де­лами, мотались по тайге до самой темноты, вот и оказался износ сапог в два раза больше, чем положено.

Приближался конец августа, и наступало время завершения полевых работ. Неко­торые группы, окончившие исследование своих участков, прибывали на базу. Подход ос­тальных ожидался со дня на день. Для Славы и меня наступили горячие денечки, ведь все прибывающие первым делом желали посетить баньку. Свободного времени оставалось немного, о дневной рыбалке или охоте можно было забыть. Вот только вечерами, а они ещё были светлыми, нам удавалось вырваться часа на два и побродить по тайге. В один из таких вечеров мы взяли ружья и отправились поохотиться на куропаток. Шли мы на рас­стоянии не менее ста метров друг от друга, чтобы при случайном выстреле не подстрелить товарища. Не везло нам в этот вечер или куропатки уже покинули окрестности базы, но, пройдя безрезультатно около десяти километров, мы решили вернуться. Убрав ружья за спину и сойдясь вместе, мы направились в обратный путь. Прошли чуть более половины пути и остановились, как вкопанные. Справа от нас раздавался треск веток, доносилось громкое чавканье, изредка прерываемое звуками, похожими на рычание. Не сговариваясь, мы опрометью бросились наутек и через пятнадцать минут  поравнялись с палатками, из которых уже выскакивали люди. Возможно, что на бегу, мы еще и вопли какие-то изда­вали. 

(Продолжение следует).

Григорий ВАСЮНИН.