Какими они запомнились мне, эти невольные люди, лишенные практически всех человеческих прав? Они были очень разные по характеру, по психике, отношению к жизни, окружающему миру. Среди них были и подлинные, маститые рецидивисты с уголовными преступлениями, которые с бахвальством говорили о своих сроках - "четыре раза по 25 и плюс столько же", в общем, у них не было никакой надежды когда-либо выйти на свободу, они знали, что больше 25 лет все равно не дадут, продолжали совершать различные преступления в лагерях и получали соответствующие наказания. Были и добрые, но озлобленные жизнью на "краю света", "на чудной планете", называемой Колымой, где двенадцать месяцев зима, остальное лето. Это были разные люди: колкие, как колючая проволока, по-своему гордые, стремительные или пассивные в своих действиях, не терпящие небрежного отношения к ним, стремящиеся немедленно покарать обидчика и по-детски довольные любым добрым человеческим участием к их физически-моральному состоянию.

Полную сущность заключенных я познал, когда работал на Колыме, в шахте Чай-Урьинской долины в 1953 году во время своей преддипломной практики, которую проходил в Западном (Сусуманском) Горно-промышленном управлении. Тогда в шахтах работали большесрочники, оказавшиеся там в основном за тяжкие преступления. Во время работы в шахте смог найти понимание со стороны этих невольников со сложными характерами и поведением, жизнь которых была исковеркана надолго. Шахта отрабатывалась двумя сменами заключенных. Я работал в 1-й смене - с 8.00 до 20.00 ч. Утром заключенных провожали строем под усиленным конвоем, когда спускались в шахту, конвоиры оставались наверху на весь день.

В мою группу входили двое помощников - рабочий и промывальщик. В забоях отбирали породу и промывали, чтобы установить наличие или отсутствие золота. Где-то в 12 часов заключенным привозили обед. Шахтеры обедали в шахте, не выходя наружу. Обед состоял из рыбного супа, в котором плавали рыбьи головы и несколько картофелин, какой-то каши, жидкого чая, ломтика хлеба. И все. Основной их проблемой было отсутствие чая и табака. Тогда передачи заключенным категорически запрещались. Но я  решил помочь любым путем этим невольным людям. Об этом решении сообщил геологам прииска В. Соломатину и А. Исаеву, они решили мне помочь. Каждое утро отправляясь на полуторке на горный участок "Чай-Урьинский", расположенный в 8 км от прииска, брал с собой крафтовый мешок, где вез для шахтеров махорку, плиточный чай, кусковый сахар, рыбу и хлеб. К моему приезду на участок на пеньках или еще где-нибудь сидели конвоиры с винтовками. Меня и моих помощников они не проверяли. Правда, мои помощники - рабочий Корнилов и промывальщик Хурмузаки, румын по национальности, были недавними заключенными. Приходя утром на участок, шел в один из вентиляционных шурфов. Спускал в шурф кого-нибудь из помощников, в шахту потом спускал бадью, где на дне лежал мой крафтовый мешок с продуктами, сверху присыпанный землей. После этого с помощником спускался сам. В шахте конвоиров не было. Я созывал шахтеров к рудничному двору, передавал свое преподношение и видел их радость.

Бурильщики работали в смену по 4 часа, из-за вредности их тяжелого труда. За смену весь взорванный каменный грунт, с металлом и золотом, выносился из забоев в рудничный двор и далее вагонетками поднимался на поверхность и выгружался. Летом горная масса с золотом промывалась на промустановках и в конечном итоге выдавался чистый металл.

Мое первое общение с невольными людьми началось весной 1952 года, когда я проходил производственную практику на горно-проходческом участке "Кокорино" Сангатолонского разведрайона, который базировался в Усть-Омчуге. Участок "Кокорино" располагался на левобережье Колымы, где проходка шурфов осуществлялась силами безконвойных заключенных, отобранных под расписку из отдельного лагерного пункта прииска Ветреный. Там я работал в качестве инженерно-технического работника.

В первый день, когда прибыл, начальник участка и рабочие приняли меня просто как практиканта. Ведь они ждали кого-то из ИТР, который мог бы принимать пройденные шурфы да направлять дальнейшие работы. В столовой, когда мы все собрались, В.А. Акулич сообщил ребятам, что старшего коллектора пока сменит Атласов и он будет принимать давно пройденные шурфы. Я помню как ребята поглядывали на меня с каким-то непониманием. Ведь перед ними сидел совершенно молодой, хрупкого телосложения человек. Мне тогда шел 18-й год. Я должен был принимать все пройденные шурфы, а их было 14, до наступления таяния снега, так как их могло затопить весенними водами. Столько времени и сил было отдано! Глубина некоторых шурфов достигала 30 метров, в основном были по 10-15 метров. Проходчики добросовестно добивали их, если я считал, что надо добивать. Ведь добитый и задокументированный шурф - это чистый неплохой заработок. Тогда с проходчиками, а их было 22 человека, и всеми заключенными нашел общий язык. Я постоянно был с ними. Добили шурф, я тут же принимал без замедления, и эта оперативность нравилась рабочим. Ведь они стремились побольше пройти шурфов, чтоб неплохо заработать. В общем, мы успели пройти все запланированное. Тогда начальник участка В.А. Акулич отправил рапорт главному геологу разведрайона К.Ф. Рылькову, чтоб перевели меня в старшие коллекторы. Так он оценил мою работу.

За время работы на участке я близко познакомился с проходчиком Борисом Зеленкевичем. Этот атлетического телосложения, с красивой бородой, еще молодой человек старался оказать посильную помощь в моей работе. Он был несомненным авторитетом для других проходчиков.

В первый вечер мы долго беседовали за ужином на различные темы. Время от времени, при керосиновых лампах ребята перечитывали письма, которые я привез. Тогда Борису Зеленкевичу я привез весточку и посылочку от его подруги Татьяны Седовой из исправительно-трудового женского лагеря "Агробаза", расположенного в 45 км от участка "Кокорино". Дело в том, что я ехал на практику в крытой машине через этот женский лагерь. Тогда нашу машину окружили женщины из зоны, чтоб передать весточки своим знакомым мужчинам, работавшим в "Ветреном" и "Сангатолоне".

Я, сидя на бревне, наблюдал со стороны, как женщины искали относительно трезвых мужиков, чтобы передать  свои письма. Видно было, они знали многих пассажиров "теплушки". В стороне стояла группа женщин и что-то громко обсуждали. Сидя на бревне, заметил, как позади группы стояла женщина, укутанная серым платком в телогрейке и со свертком в руке. Как я понял, она хотела передать письма и сверток, но решила положить в карман телогрейки свое письмо и собиралась уходить. Тогда почему-то я решился подойти к ней и узнать кому и куда она отправляет свое письмо и посылочку. Она довольно долго испытывающее смотрела на меня. Я сказал, что студент, еду на практику до осени в "Сангатолон". Она как-то оживилась и просила передать весточку и посылку Борису Зеленкевичу, который работает на участке "Кокорино". Я заверил ее, что обязательно доставлю послание адресату. Мы познакомились, это была Татьяна Седова - подруга пока что мне незнакомого Бориса Зеленкевича. Она спросила, смогу ли я передать весточки и от других женщин. Через мгновение я был в кругу невольных женщин. Взял письма, адресованные в Сангатолонский разведрайон, а адресованные в "Ветреный" вежливо отказался брать, потому что меня там не будет. Татьяна и другие женщины просили передать их весточки адресатам лично. Потом они проводили меня до "теплушки". Охрана следила, чтоб ни одна из женщин не смогла уехать.

Женщин-малосрочников в лагерях называли "лепешечниками".

Многосрочники содержались в отдельных бараках на значительном удалении от бараков малосрочников. Женщины-многосрочники обычно на телогрейках носили номера и они не могли встречать попутный транспорт и передавать что-нибудь. Во время той встречи с женщинами из зоны мне нетрудно было выделить разнообразие характеров, поведения. Одни женщины отличались чрезмерной боевитостью, разговорчивостью, нередко с бравурными жаргонными высказываниями. Других отличал относительно спокойный нрав, они не стремились встревать в бурные разговоры их подруг. Татьяна Седова как будто стеснялась своей природной красоты и терялась в толпе своих подруг или старалась находиться позади них.

В тот год вторую часть практики проходил на ударно-канатном бурении с применением американских самоходных буровых станков типа "Спид-стар". Буровой участок находился в 12 км от "Агробазы". Я работал коллектором в геолого-съемочной партии и занимался документацией скважин. В свободное время мог встречаться с Татьяной. После трагической гибели Бориса Зеленкевича старался помочь ей.

Убийство Бориса Зеленкевича произошло в начале июня, когда мы завершали горно-проходческие работы. В тот день, зарядив шурфы взрывчаткой, как это делали и ранее, мы пришли в свой стан на обеденный перерыв. После обеда некоторые ушли первыми к шурфам и среди них был Борис Зеленкевич. Прошло какое-то время и к нам прибежали рабочие и сообщили, что Бориса убили выстрелом из леса. Все побежали на место преступления, Борис был убит наповал. Мы услышали в лесу лай нашей собаки по кличке "Сынок". Лай удалялся, и мы поняли, что он преследует незнакомцев. Завхоз с биноклем заметил двоих в военной форме. Акулич написал рапорт майору Мясоедову о случившемся и сказал доставить рапорт на "Агробазу" мне. Все собрались в столовой, чтобы посоветоваться как дальше действовать. Акулич предложил перекрыть путь возможного возврата неизвестных. Меня снабдили продуктами, биноклем, но оружия не дали. Просили быть осторожным. Моя цель была обнаружить тех двоих неизвестных и, опередив их, доставить рапорт Мясоедову. Довольно долго пришлось преследовать убийц Бориса. На какое-то время у меня появилось сомнение, не ушли ли они в другом направлении. Прошло довольно много времени, когда я случайно обнаружил как клубится дымок. Осторожно стал наблюдать в бинокль и увидел двух людей у костра. Рядом с одним из них лежало огнестрельное оружие. Другой держал накидной плащ, который носили военные офицерского чина. Я вновь углубился в лес и продолжал свой путь. Меня клонило ко сну, старался снять его холодной водой. Ни в коем случае нельзя было заснуть, меня могли догнать преследуемые и все могло бы окончиться трагически. Я шел второй день, время подходило к полудню. Меня одолевало напряжение, усталость. Неожиданно увидел группу женщин, одна проводила меня к Мясоедову и я сдал рапорт.

Убийцей был тот высокий, которого я приметил у костра в плащ-накидке. Выяснилось, что когда он работал в Управлении исправительно-трудовых лагерей, часто ездил с проверками отдельных лагерных пунктов, в том числе женского лагеря на "Агробазе". Его приезд всегда завершался вызовом красивых женщин в помещение конторы лагеря, где под видом беседы он выбирал себе одну для удовлетворения своей похоти. Я узнал тогда, что в один из таких заездов, после его вызова Татьяна отказалась идти в контору. Когда за ней пришли в барак, она, зная что за ней придут, ушла заранее в лес. Ее искали. Тогда за Татьяну вступились подруги по бараку и устроили бунт против того энкэвэдэшника. Начальник лагеря стал успокаивать всех, побоявшись, что небольшой женский бунт перейдет в общелагерный. Выяснилось впоследствии, что этот офицер узнал, что за Татьяной ухаживал Борис. Непокорность ее вызвала в нем злобную ярость.

Татьяна мне рассказывала об одном эпизоде, произошедшем зимой 1951 года. Во время одной из встреч с Борисом к ним подошел тот офицер и стал угрожать, что если он будет приходить в женский лагерь, его задержат. Тогда Борис ответил, что готов держать ответ перед непосредственным начальником женского лагеря. Выяснилось на следствии, что этот офицер летом 1951 года был освобожден от проверок женских лагерей, так как свои командировки он превратил в сексуальные утехи.

О том, как узнал тот офицер, что Борис работает в "Кокорино", я не ведаю. Но он в начале июня 1952 года убил его и вина была полностью доказана.

Борис рассказал о Татьяне, как она оказалась в женском лагере Колымы. Он удивлялся, что несовершеннолетних девушек могли осудить так сурово, строго за случайные поступки. В канун 70-летия Сталина в их городе занимались ремонтными работами. Из школы, где учились девушки, выносили портреты. Шли ливневые дожди, и одна из девушек поскользнулась и портреты оказались в грязной воде, вторая, помогая подруге, тоже уронила портреты. И кто-то донес на девушек, как будто они мыли портреты руководителей государства в луже. В итоге их обвинили  в осквернении портретов руководителей партии и государства Берии, Андреева, Кагановича, Молотова и Микояна. Следователь не хотел слушать объяснения, и девушек приговорили к 5-и годам.

(Окончание следует).