Начало в «СЗ» № 20-21, 23-24)

Ружье применялось для охоты на зайцев, уток, гусей, глухарей и другую мелкую дичь. Охотиться на медведей и лосей было запрещено, да мы и не испытывали особого желания с ними встречаться. хотя у каждого на всякий случай имелись патроны, заряжен­ные специальными пулями – «жаканами». Честно говоря, охотник из меня был неважный, и основная часть добычи приходилась на долю Пеканова, особенно это касалось гусей, глухарей и другой живности, для охоты на которую требовалось знание специальных приемов. Что касается уток и куропаток, то здесь мои успехи были гораздо лучше. Добытая нами дичь шла, в основном, на домашний стол и только шкурки зайцев иногда использовались для изготовления варежек или каких-либо элементов одежды.

О том, что с хранящимся дома оружием надо обращаться осторожно, я знал с ран­него детства, и все-таки произошел у нас с ребятами неприятный инцидент. Собрались мы однажды  у меня дома, «дело было вечером, делать было нечего» и пришла нам в голову не очень умная идея. Решили мы, используя мою мелкашку, пострелять из форточки по лампочкам, которые висели на близ стоящих фонарях. Разбили две или три лампы и по­шли погулять. Поздно вечером к нам домой заявился наряд милиции, так как кто-то обра­тил внимание на выстрелы и сообщил куда следует. Поскольку было очень поздно, то мама милицию в дом не пустила, сказав, чтобы они приходили утром или пригласили бы соседей, если хотят непременно сейчас зайти к нам. Тем временем я тщетно старался найти укромное место, для того чтобы запрятать оружие, но милиция ушла и я, решив, что утро вечера мудренее, лег спать. Рано утром ко мне прибежал Слава Найденов, один из участников вчерашнего «подвига», и сообщил о задержании милицией одного из наших товарищей, которого в тот злополучный вечер с нами вообще не было. Просто они со Славкой были очень похожи и одеты были одинаково, а именно в так называемые «москвички», представлявшие собой черные суконные куртки на ватине. Вот из-за этого наш товарищ, кажется это был Борис Безродный или Игорь Глазырин, и попал под подозрение. Что делать? Мы посовещались и решили идти с добровольным признанием в милицию, ведь товарища надо было выручать. К нашему изумлению, отделались мы легким испу­гом. Конечно, с нами провели двухчасовую беседу, составили протокол, но потом отпус­тили и даже не сообщили в школу. Что послужило причиной такого снисходительного от­ношения к нашей выходке, я и до сей поры не знаю. Возможно то, что мы пришли сами и во всем честно признались.

Как я уже писал, домашним хозяйством  мы занимались всей семьей. На маме ле­жала ответственность за приготовление пищи, стирку и другие, чисто женские обязанно­сти. Папа и я отвечали за обеспечение её всем необходимым: топливом для плиты, водой, продуктами. Весной, с наступлением настоящего тепла, мама и я занимались нашим ма­леньким огородиком. Сажали лук, морковь, редиску и картофель. За вскапывание земли и подготовку грядок отвечали папа и я, посадкой заведовала мама, а вот прополкой и окучи­ванием занимались все. Очень мне нравилось вместе с папой пилить и колоть дрова. Он это делал виртуозно и научил меня всем премудростям, связанным с этим делом. В даль­нейшей жизни мне очень пригодились его уроки.

Вообще то Крайний север полон всякими неожиданностями и сюрпризами. Так, например, очень интересным делом была покупка зимой молока. Поскольку оно на пяти­десятиградусном морозе почти моментально замерзало, то его заранее разливали по тази­кам, наподобие тех, что используются в бане, и развозили по домам. Желающие могли ку­пить целый тазик или им откалывали определенную часть такого молока, которое так в замороженном виде и хранилось. Надо тебе приготовить молочное блюдо, откалываешь подходящий кусок, растапливаешь и готовь, что душа пожелает.

По субботам мы с ребятами ходили в баню, ведь никаких душей и ванн тогда в домах не было. Иногда я ходил в баню с отцом, который очень любил попариться, а мне приходилось составлять ему компанию, хотя особого удовольствия от нахождения в парной я не получал. После бани следовала непре­менная кружечка пивка, а потом папа любил выкурить хорошую папиросу. Папиросы или сигареты он курил  очень дорогие типа «Северная Пальмира», «Дюбек», «Москва» и т.п. Но один раз папа забыл курево дома и совершенно неожиданно обратился ко мне: «Гига, я знаю, что ты покуриваешь, угости отца, а маме мы ничего не скажем». Поскольку в то время я действительно курил, но, в отличие от отца дешевые папиросы, то пришлось ему  довольствоваться на этот  раз простеньким «Севером». Вообще мой отец был очень добрым и веселым человеком, обладавшим развитым чувством юмора, ведь недаром он знал почти наизусть всего О. Генри. Как горный инженер он был специалистом высокого класса, пройдя суровую жизненную школу и занимая должности от прораба до начальника управления. К сожалению, в 1958 году он был вынужден уехать на «материк» по состоянию здоровья. Примерно через пару месяцев после отъезда отца, пришлось нам с мамой покинуть роскошную квартиру. Переехали мы в одну комнатку коммунальной квартиры, в двух­этажном доме, расположенном почти у самого берега Индигирки. Таких «высоких» домов в Усть-Нере на то время стало намного больше, ведь поселок рос и развивался, как и вся золотодобывающая промышленность в конце 50-х начале 60-х годов. Соседка у нас была прекрасная женщина, мамина сослуживица – Фрида Петровна. Жили мы дружно, установили график уборки мест общего пользования, да и еду готовили по очереди. Но одной, причем нема­ловажной, радости мы лишились. Туалет  теперь располагался во дворе, и пришлось нам испытать все «прелести» посещения этого места, как в лютые морозы, так и во времена засилья комаров.

До того, как мы переехали на новую квартиру, мама серьезно заболела. Видно от всех переживаний последних дней у неё обострилась гипертоническая болезнь, причем до такой степени, что мне в течение двух недель пришлось исполнять роль сиделки, да и все остальные хозяйственные заботы легли на мои пятнадцатилетние плечи. Справился я с ними, судя по отзывам мамы, полностью. Особенно она была поражена тем, как я готовил еду, простую, но достаточно вкусную. Ведь первое время мама даже передвигаться  самостоятельно не могла. Так прошло полмесяца, а затем она пошла на поправку и вскоре, для полной реабилитации ей предоставили путевку в местный санаторий, расположенный на реке Талая. Местным его можно было назвать только по нашим Колымским меркам, ведь расстояние до этого санатория составляло несколько сотен километров. При расставании мама сказала, что теперь она спокойна за меня, оставила мне денег на пропитание и отправилась долечиваться. Не догадывалась она тогда, что её, казавшийся уже взрослым, сын все ещё способен на сугубо детские выходки.

Случилось так, что именно в это же время у Славки Найденова тоже уехали родители, и мы решили, что будем жить вдвоем, причем именно у меня, а не в его хилой хибарке, стоявшей на самом берегу протоки, которая протекала именно в местах нашего обитания. Особенностью этой протоки было то, что она зимой практически не замерзала. Причиной тому являлся сброс в нее горячей воды от Индигирского энергетического комплекса (ИНЭКа), автобазы и бани. ИНЭК в то время был единственным поставщиком электроэнергии и горячей воды для центрального отопления в те дома, в которых это отопление имелось. Таковых в Усть-Нере в то время насчитывалось не так уж и много. В зимнее время по этой протоке никто естественно не плавал, но летом на ее акватории развертывались целые «морские» сражения. Резиновых лодок в то время ни у кого из нас не было, поэтому в качестве плавучих средств выступали самодельные плотики и непотопляемые «дредноуты», сделанные из самых больших автомобильных камер. Впрочем, это так, просто к слову пришлось.

В первое время после отъезда родителей у нас со Славкой все было нормально, но вдруг на наше несчастье в продуктовый магазин завезли жуткий по тем временам деликатес – охотничьи колбаски. Удержаться от соблазна мы не могли, а поскольку продукт этот не был дешевым, то через неделю все наши денежные запасы подошли к концу. До приезда родителей оставалось ещё более десяти дней, и надо было искать выход. В первую очередь мы принялись ходить в гости к нашим многочисленным товарищам. Где обедом накормят, где ужином, а на завтрак нам ещё хватало своих запасов. Так мы продержались более недели, и осталось до возвращения наших спасителей всего два дня. Они-то и оказались самыми трудными, по гостям ходить было уже стыдно, и пришлось нам питаться чайком с хлебом. Для того, чтобы хоть как-то разнообразить наши ощущения от столь скудного стола, мы придумали своеобразный способ. Брали книгу «Кулинария», шикарно иллюстрированную, рассматривали те или иные блюда, а посмотреть там было на что, и только затем вкушали нашу скудную трапезу. Так мы продержались последние два  дня и радостные отправились встречать своих родителей, решив, что знать все подробности нашего совместного проживания им не обязательно.

С 1957 года мы с товарищами ввели  в нашу обычную жизнь некоторый элемент разнообразия, а именно, стали отмечать мой день рождения на острове, который находился прямо напротив поселка. Индигирка второго мая ещё оставалась скованной льдом, поскольку ледоход начинался только в середине мая. Мы набирали с собой картошки, тушенки, консервированной кукурузы и прочей вкуснятины и по льду перебирались на остров. Снега к тому времени на острове уже почти не было, мы разводили костер, варили картошку и заправляли её тушенкой, получалось сплошное объедение. Далее следовало вручение подарков, неизменный салют в честь новорожденного, ну и другие мероприятия. Именно на одном из таких празднований я получил в подарок прекрасный походный топорик с резиновой рукояткой. Им можно было не только рубить мелкие деревца, сучья, мясо, но и забивать гвозди или колья для установки палатки. Было у этого топорика и приспособление для выдергивания гвоздей. Кроме того, он чем-то напоминал нам индейский томагавк. Именно поэтому мы тренировались в метании топорика, что привело однажды к незначительному повреждению резиновой рукоятки. Где он только со мной не побывал - и в геологической партии, и в различных туристических походах.  Прекрасный был подарок и хранился он у меня тридцать лет, пока мой, уже взрослый сын, не забыл его в лесу, куда он ходил со своими товарищами есть очередные шашлыки. Жалко, конечно, но, как говорится «ничто не вечно под  луной».

В мае 1957 года я окончил восьмой класс и начался  новый этап в моей жизни, а именно – этап взросления.

Глава 3.

«Держись геолог, крепись геолог.

Ты солнцу и ветру брат»

Итак, окончен восьмой класс, мне и моим товарищам по 15 – 16 лет. В этом возрасте всегда велико желание утвердить себя в глазах родителей, своих собственных, да и в глазах одноклассников. Способов такого самоутверждения существует достаточно много, в том числе и не очень благовидных. Но мы избрали один из самых распространенных  в наших краях – работу. Сразу возник вопрос, а где и кем? Вариантов имелось предостаточно. Можно было устроиться пионервожатым в пионерском лагере или пойти трудиться  токарем  на Центральном ремонтном заводе, тем более что на уроках труда мы овладели этой специальностью на уровне третьего разряда. В конце концов, требовались работники и в овощном совхозе Балаганах, расположенном в тридцати километрах от нашего поселка, в который нас достаточно часто посылали для оказания помощи. Занимались мы тем, что помогали высаживать капустную рассаду, окучивать картофель, убирать полученный урожай, чаще всего капусту или турнепс. Однако наш выбор остановился на наиболее романтичном способе самоутверждения – работе геологом. Именно поэтому я, Слава Найденов и ещё два наших товарища, имен, которых память, к сожалению, не сохранила, обратились в Индигирское геолого-разведывательное управление, начальником которого являлся  Михаил Михайлович Арский - отец Лены Арской. Конечно, никто не собирался предлагать нам квалифицированную работу, но места рабочих в геологической поисковой партии, на которые мы только и могли претендовать, вполне нас устроили. Оформили нас быстро и уже 27 мая геологическая партия, в состав которой нас включили, вылетела в с. Оймякон. Так появилась первая запись в моей трудовой книжке: «Васюнин Григорий Николаевич принят на должность рабочего геологической полевой партии». Трудиться нам предстояло в достаточно глухих местах, где в последний раз нога человека (геолога) ступала в 1936 году, если не принимать во внимание редкие посещения этой местности охотниками-промысловиками. Главной задачей нашей партии было провести геологическую съемку участка, площадь которого составляла 10000 кв. км, поэтому и партия называлась десятитысячной. По результатам такой съемки, после обработки привезенных нами материалов в виде проб грунта, образцов скальных пород и пр., составлялась первичная геологическая карта исследуемого района, которая должна была помочь при разработке следующих этапов работы по поиску и разведке месторождений полезных ископаемых в этой местности.

Обязанности наши, как объясняли работники отдела кадров, будут достаточно простые. Утром выходить в составе поисковой группы с пустым рюкзаком, а вечером возвращаться к месту стоянки, с тем же рюкзаком, но уже наполненным различными пробами. Заполнение рюкзака будет происходить постепенно, по мере взятия геологом проб, общий вес которых может достигнуть 10-12 кг. Вот и все. Никто, конечно, не говорил о том, что в маршруте нас будут заедать комары, ходить придется по горам и долам, а протяженность маршрута будет составлять 12-14 км. Что кроме ношения рюкзака с пробами нам придется выполнять массу других поручений, вроде, заготовки дров, благоустройства стоянок и др. Правда, от последних обязанностей не освобождался ни один из членов экспедиции. Впрочем, мы хотели не только работы, но и таежной романтики и получили реальную возможность испытать её на своей шкуре в полной мере.