Те бои - как мера нашей силы.
Потому она и дорога,
Насмерть прикипевшая к России,
Курская великая дуга.

Михаил Борисов, 
Герой Советского Союза

За эти семь десятилетий остались живыми только те свидетели, которые были призваны или добровольно ушли на фронт совсем юными. Бывших воинов, отметивших 90-летний рубеж, в нашей огромной стране остается совсем мало.

ПРО НАШЕГО отца Ганова Ивана Дмитриевича никто не писал. Самое странное и необъяснимое, что даже в военкомате, откуда он был призван, нет  никаких документов. Отправила два запроса в Подольский государственный центральный военный архив, но и оттуда получила отписки. Пригласили лично приехать и поработать в архиве.

Наш отец родился 20 сентября 1907 г. «Одногодок Брежнева», как он неоднократно со смехом повторял. Село Марушка, его родина, находится в 36 км. от г. Бийска Алтайского края. Он закончил всего 2 класса и «коридор», как он любил говорить. И вот с таким школьным «багажом» папа был назначен председателем колхоза, когда еще и 30-летие не отметил.

В 1937 году в отарах начался падеж овец. Надо учесть, что у них не было никакого ветеринарного надзора, думаю, и разбирательств-то никаких особо не было. Просто  вышло постановление – «враг народа».

Знакомый прокурор, у которого с отцом были хорошие отношения, говорил, что такой честный, правдивый и преданный партии человек не может быть врагом советской власти. Темной ночью приехал из Бийской прокуратуры, чтобы сообщить: «За тобой, Иван Дмитриевич». Той же ночью, собрав вещички и все имеющиеся деньги, папа выехал на лошади в Бийск. Лошадку оставил у знакомых, а сам сел на поезд и через Барнаул, Новокузнецк отбыл в Таштагол.  Таштагол – это уже Кемеровская область. Мне приходилось там бывать. Это тупик, до сих пор там конечный пункт, т.к. кругом сопки и тайга.

Четыре месяца он работал на заготовке древесины. Не знаю, спрашивали ли у него трудовую книжку, но на работу приняли. Сказалась, вероятно, нехватка рабочей силы, хотя в те годы там было много осужденных. Тем не менее, рабочая сила была нужна. Папа  был высокого роста, думаю, где-то 1 м 90 см, человек крестьянской закалки и выносливости, силушкой не обделен.

У писателя Анатолия Рыбакова в книгах как раз и отмечено, что забирали тех, кого заставали дома или на работе. По второму разу не приходили. Поэтому папа мог вернуться. Поездка домой проходила по тому же маршруту, только в обратном направлении. Какое-то время пожил у знакомых в Бийске, разузнал обстановку, а потом воротился домой, выходя только ночью. Конечно, должности и партийного билета лишился.

В 1941 г. нашего отца забрали с первым призывом. Дома остались трое детей (два сына,  1931 и 1937 г.р. и дочь, 1934 г.р.). Перед отправкой на фронт он дал наказ своему младшему брату помогать его семье: «Фаддей, я не знаю, на сколько уезжаю, каким вернусь и вернусь ли. Поэтому оставляю на тебя наших родителей (они проживали с нашим дядей) и мою семью. Помогай, чем можешь, жене троих не прокормить». Надо отметить, что Фаддей Дмитриевич был инвалид с детства по зрению, поэтому и не был призван. Всю войну он работал в поле, в период уборки хлеба крутил штурвал комбайна. Не думаю, что их семья жила без хлеба, но помощи не дождались ни в чем. Мама всегда говорила, что они выжили только потому, что дедушка Дмитрий Яковлевич и старший Леонид, которому было всего 10 лет, заготавливали дрова, сено. Буренка была за тягловую силу. Да еще и молоко давала, без которого, как и без картошки, семья просто бы не выжила. За хозяйку оставалась 8-летняя Нина. Разговор бывшего солдата после мобилизации со своим младшим братом был, вероятно, крут, т.к. я не помню, чтобы дядюшка за все последние годы хотя бы приблизился к нашей усадьбе.

Почти год от папы не было писем. Мама страшно переживала, все жили надеждой на скорую победу и возвращение своего солдата. Когда готовила этот материал в серии «Венок славы» - Курская дуга, т.5 нашла стихотворение И. Никульшина:

В сорок третьем у нас в деревушке, 
В крайнем домике смирно жила
Из приезжих глухая старушка,
Что провидицей судеб была.
И, бывало, украдкой, дворами,
С безутешной тоской по отцу, 
Наша мать уходила с дарами 
К колдовскому крутому крыльцу.
Бабка карты раскинет сердито,
По-недоброму зыркнет на них
И утешит скрипуче:
- В убитых нет его…
Значит, где-то в живых.

И мама наша, Прасковья Кирилловна, также не единожды ходила к гадалке, которая раз за разом повторяла: «Все его мысли с вами, с домом, но не может он написать. Может, и в плену, может, задание, какое выполняет». Весь этот страшный для семьи год мама держалась, работая на тяжелых работах – летом в поле, зимой катала валенки для солдат. Надо сказать - тяжелейший труд. Как она, вес которой никогда не превышал 45 кг, сохранила детей и себя? Свято верила, что встреча состоится. Пообещала богу, что если Иван вернется, родит девочку (это уже разговор обо мне). Отец вернулся с руками, ногами, но весь израненный. 

Папа рассказывал, что сначала был направлен на курсы связистов, знал отлично азбуку Морзе. За годы войны получил много ранений. После одного боя его, раненного и потерявшего много крови, на палатке вытащила медсестричка: «Плакала, но не бросила». Операцию проводила хирург из Новосибирска, женщина уже в летах. Резала «по живому», без какой-либо анестезии. Полстакана спирта все-таки было маловато, поэтому утром, делая обход, она сказала ему: «Ну, и здоров же ты, земляк, на выражения... Какие извинения -  по живому резала, самой больно. Будешь жить долго». Папа прожил до 73 лет. Умер с тремя осколками, два из которых время от времени   можно было нащупать пальцами. Один был в голове (в районе мозжечка). Как жил человек  с таким грузом – непонятно, но от операции отказывался: «Сколько лет живу с немецкими «подарками», чего уж теперь-то». 

Он не любил говорить о войне. Помню, в школе меня всегда подбивали, чтобы я провела с ним беседу  и он пришел на классный час или пионерский сбор. Всегда следовал отказ: «Война – это грязь, кровь, ужас. Один страх. Зачем ребятишек-то пугать? На примере этой клоаки патриотов не вырастишь – нужно в каждой семье уважение к людям прививать, доброту, порядочность, ответственность за нашу  Родину. Пусть идут к Сане Гусеву, у него на войне были сплошные подвиги». Он не уважал тех, кто с высокой трибуны высокопарно говорил о трагических днях нашей страны. Судить не берусь.

В 70-х годах сыновья попросили, чтобы он встал в очередь на автомобиль. Тогда уже существовала очередь для ветеранов. «Я не затем воевал, чтобы вы машины покупали без очереди. Зарабатывайте!». Младший брат Борис сначала заработал орден Трудовой Славы, потом и машину купил.

Никаких боевых наград в семье не сохранилось, пацаны меняли медали на ордена, ордена на бескозырки и другую соблазнительную военную атрибутику. Игры после войны у них были такие, кто «круче» обвешан наградами. А еще я помню пилотку, солдатский котелок и четыре объемных красных книги Сталина, подписанные лично Калининым. Слово «Солдату» и его размашистая подпись до сих пор стоят перед глазами. Думаю, что в 1953 году книги папа сжег. Прожившие ужасы 37-го ко всему относились настороженно. Оберегал, бывший солдат, семью. 

ОДНАЖДЫ, сидя на теплых бревнышках в ожидании бани, отец рассказал мне историю, дотоле мне неизвестную. Хотел, вероятно, поделиться, а я оказалась кстати… Был это год, вероятно, 60-й, но я до сих пор помню этот рассказ: «Самую кровопролитную битву я видел на Курской дуге. Война там была страшная: тысячи танков, артиллерийские полки, темное небо от самолетов и «катюши». Их впервые, говорили, здесь применили.  Говорят, что снаряд в одну воронку не попадает, здесь попадал и не по одному разу. Столько лет прошло, а я все думаю, зачем пехоту-то послали на верную смерть. Это была настоящая бойня, война шла между техникой. Солдатам там делать было нечего. Зачем тысячи жизней погубили? Горели железо и камни, небо не просматривалось. Телефонную связь нужно было поддерживать, но она постоянно прерывалась и подолгу не работала, кругом мины, снаряды рвутся. Мы, связисты, мотались с катушками, вес которых был 50 кг, кабель разматываем, соединяем, тянем…

Меня в том адском бою ранило, много крови потерял, лежал без сознания, а немцы, когда отступали, наткнулись, закинули в машину и увезли. Так я попал в плен. Лечили мы себя сами. Когда немного поправились, нас отправили под Ленинград рыть окопы. Противотанковые окопы - это серьезные сооружения, рассчитанные на то, чтобы едущий на скорости танк не мог из него выбраться. Там уже были сотни наших. Питание вначале было нормальное, не голодали, но и нормы не малые выполняли – на износ работали. Охрана – звери. Солдаты с волкодавами, кто страшнее, фашист или собака - для нас разницы нет. Как не убегали? Кому охота на фрицев работать? Отчаянные головы пытались убегать, но по их  следу сразу же свору собак пускали, патронов не тратили. Смерть от своры собак еще страшнее, чем от пули или снаряда.

У меня был друг, тоже сибиряк, он со станции Зима. Надежный был человек, я его часто вспоминаю. К осени 1943 года наши части уже начали все чаще бомбить немцев. А в январе 44-го перешли в наступление, и побережье Ладожского озера было освобождено, такой коридор образовался километров 10 в ширину. Поэтому основные немецкие части были переброшены на новые позиции. Мы-то план свой были обязаны выполнить, иначе расстрел. Но силы убывали – кормить стали скудно, охрана уже не так лютовала, собак стало меньше.

В одну из темных ночей мы и совершили с другом побег. Бежали долго, не знаю, сколько километров  осилили. Но вдруг впереди прогремел взрыв, то ли кто на мине подорвался, то ли гранату бросили – кинулись в разные стороны. Кричать нельзя, я по-пластунски ползал туда-сюда, подождал с час. Но днем здесь было находиться очень опасно, поэтому пошел, держа направление на юг. Шел по ночам, днем старался где-нибудь укрыться, отдохнуть. Питался, чем бог пошлет. Запаршивел, грязный, худой, еле ноги передвигаю… И однажды встретил парнишку лет 10-11, он пас корову: «Дяденька, откуда идешь?». «От немца сбежал». Он меня накормил хлебом, картошкой. «А хочешь к партизанам?». Я и не ожидал, что моим мучениям пришел конец. До конца жизни буду его вспоминать, этого 10-летнего вояку-партизана. И он привел меня в партизанский отряд Ковпака. В это время, на мое счастье, он находился в белорусских лесах. Меня привели в штаб, допросили, я подробно все рассказал. А пока определили на хозяйственные работы: лошади, дрова, вода. Там я был три месяца. Подлечили, откормили, обувь, одежду выдали. У немцев-то тоже наши работали, а когда пришли ответы на запросы и я прошел все проверки, меня переправили в действующую армию. Нет, дочка, Ковпака я не видел. К тому времени его партизанский отряд состоял из нескольких тысяч, охраняли его сильно. Потом я видел карту его передвижений, они исколесили Украину, а потом оказались, на мое счастье, в Белоруссии».

На этом его рассказ был окончен, да и баня уже ждала…

ОЧЕНЬ тяжело было отцу дорабатывать перед пенсией. К 60-и годам сильно уставал, после работы всегда старался немного отдохнуть, а выйдя на пенсию, как-то на глазах стал угасать. Умирая, попросил, чтобы на памятнике была красная звезда. Его пожелание выполнено.

Единственный документ - «Наградной лист», копия которого нам была предоставлена работниками Бийского музея, находится у нас.

Наградной лист

Ганов Иван Дмитриевич, рядовой, должность – формовщик

271-го отдельного Ремонтно-восстановительного батальона автомобилей Северной группы войск награждается медалью «За боевые заслуги».

Аттестация

Рядовой Ганов Иван Дмитриевич ранен в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Работал в 271-м ОРВБА в качестве формировщика, систематически выполняет сменное задание на 160-180%.

Внес ряд рацпредложений по изготовлению рабочего инструмента, что повысило производительность труда на 25%. Дисциплинирован.

Июль 1945 г.

Валентина КУЛИКОВА, п. Усть-Нера